Конечной из ячменя делали ячневую крупу и из проса — пшен¬ную крупу. В Новгородской грамоте середины XV в. в корм сбор¬щиков дани «черноборцев» включено «сито заспы»9. Это слово в северных диалектах, по словарю В. И. Даля, означает крупу.
Вероятно, была и гречневая крупа: гречу знают новгородские писцовые книги конца Х века «обетвенно гоаооя, относятся к последующей эпохе, но все упоминаемые там 1 поля гречихи едва ли появились только при Иване 3) Впрочем, надо иметь в виду, что гречиха вообще культура сравнительно недавняя и, по словам В. Л. Комарова, «в Европу проникла чуть ли не в XV в.» 10. Это как будто подтверждено и новгородскими раскопками: в слоях X—XIV вв. зерен гречихи нет вовсе, а в слое XV в. они имеются п.
Точная дата распространения этой культуры остается спорной.
Зерна гороха в новгородском слое XIV в. не отличаются по размерам от современных сортов12. В новгородской берестяной грамоте № 220 (XIII в.) упомянута «гороху цетвертина» 13.
Об овощах и фруктах письменные источники рассматриваемой эпохи не говорят почти ничего. В пошлину Антонова монастыря входила капуста и. Тем не менее сомневаться в широком распро¬странении огородничества и садоводства едва ли возможно.
Писцовые книги конца XV в. упоминают яблоневые сады, су¬ществовавшие в 70-х гг. при усадьбах новгородских бояр. У посад¬ника Ивана Овинова в таком саду росло 200 яблонь, у боярина Григория Тучина — 117, у Матвея Телятева — 90 15.
Основные материалы по овощам и фруктам древней Руси дали теперь новгородские раскопки. Мы узнали по находкам семян, что огурцы были известны в Новгороде с X в., укроп не позже XI в., яблоки, вишни и сливы — с X в.16. Все эти культуры существовали с тех пор непрерывно.
Яблоневые сады украшали не только усадьбы бояр, но и го¬род. Один такой маленький сад, примыкавший к небольшому жи¬лому дому, открыт в Новгороде при раскопках в слое XII в. Были такие сады, конечно, и позже.
Находки зерен малины обычны при новгородских раскопках ъ слоях всех веков 17.
Среди южных товаров на Русь проникали л^ецкйе — 4>рехи. В слоях X—XII вв. в Новгороде они обычны, но в слоях XIII—XV вв. встречаются редко. Так же располагаются и находки миндаля (но их вообще мало). В XIII в. южные торговые пути были перерезаны монголами, и грецкие орехи говорят об этолг красноречиво 18.
Скорлупа обыкновенных лесных орехов постоянно встречается при раскопках в Новгороде в больших количествах. Гильбер де Ланнуа, фландрский рыцарь, гостивший в 1413 г. в Новгороде, перечисляя съестные припасы, которые посылал к нему каждый день новгородский архиепископ, называет вслед за хлебом, мясом и рыбой fain 19. Это переводят как «буковые орехи», но бук у нас не растет. Наверное, Ланнуа получал плоды обыкновенного--орешника.
(При отсутствии сахара его всюду заменял лцгд это относится и к древней Руси. Впрочем, источники обычно говорят о меде в ка¬честве напитка) Натуральный сотовый мед, вероятно, назывался «сот». Инок Фома в своем «Слове похвальном о благоверном ве¬ликом князе Борисе Александровиче» употребил такой изыскан¬ный оборот: «...и аз мню тако есть уста великого князя Бориса Александровича слаще меду и сота всем человеком» 20.
Общеизвестно значение, которое имели в пище средневековой Европы гщщдрт.в; их огромная ценность в конце концов явилась-побудительной причиной великих географических открытий. У нас они тоже считались сокровищем, по крайней мере перец, от древ¬него названия которого «пьпьрь» происходит русское слово «пря¬ность». Среднерусские купцы в Новгороде платили пошлины се¬ребром и перцем. В уставной грамоте церкви Ивана на Опоках го¬ворится: «А у гостя имати: у низовского от дву берковеск вощаных полгривнъ сребра да гривенка перцу»21.
Соль была важнейшей приправой пищи. В этом убеждает огромный размах древнерусского солеварения, ставшего важней¬шим из промыслов. Развитие этого промысла было одной из глав¬ных причин колонизации нашего Северо-Востока. Документы вре¬мен удельной Руси говорят о солеварении много раз. Это дело-вызывало особый интерес и требовало особого правительственного регулирования. Применение в пищу соли едва ли отличалось от современного.

Добавлено (30.07.2007, 22:36)
---------------------------------------------
[Молочные продукты часто упоминаются .Несомненно их большое пищевое значение и в рассматриваемую эпоху. В новгородской берестяной грамоте № 220 (XIII в.) упомянуты «два горшка масла»22. Наличие сыро¬варения можно доказать известиями документов о сырах, прини¬маемых по счету, следовательно, твердых. В середине XV в. кня¬гиня Елена Васильевна Верейская предписывает своему вогнем-скому (на Белом озере) посельскому: «...чтобы еси довал, на вся-кый год, к Пречистой в Кирилов манастырь, на Кирилову память да на Успленье Пречистой, по тридцать сыров да по два пуда масла»23. В упомянутом новгородском документе XV в. в корм черноборцев включены «два сыра»24. Позднее в новгородских пис¬цовых книгах постоянно подсчитываются сыры, вносимые в счет «ободка.
Мясная, пища лучше всего может быть изучена., археологи¬чески. Кости "животных в русских слоях XIII—XV вв например в Новгороде и в Москве, так же изобилуют, как и в слоях X—XIII вв. зоологические определения результаты. Преобладание всегда принадлежит корове, на втором месте — свинья, на третьем — овца Это позволяет подробно останав¬ливаться на письменных известиях о говядине, свинине и баранине. Слово «мясо» издревле означало прежде всего говядину. В корм черноборцев входит «баран, а любо полоть мяса»26. Позднее та¬кое же противоположение постоянно встречается в новгородских писцовых книгах.
Мы очень мало знаем о древнерусском птицеводстве, но в нов¬городских писцовых книгах конца XV в. куры и яйца упоминаются ъ составе оброка так часто, что нельзя сомнёваться в большом продовольственном значении этих продуктов, притом задолго до .XV в.
Из диких животных в костных материалах из раскопок Новго¬рода и Москвы хожшю представлен только лось кости других жи¬вотных единичны. Лосей было много и они давали много мяса, но вообще продовольственное значение охоты было, судя по статисти¬ке костей, совсем невелико.
Церковь настойчиво регулировала пищу, ограничивая сроки потребления мяса. Разработаны были все возможные календарные комбинации, например правило митрополита Максима (конец XIII в.) гласит: «...аще и причтется праздник святых апостол в хфеду или в пятницу, не достоит христианам мяс ясти, но празно-вати святый день и ясти рыбу»28.
Обязательным условием употребления в пищу охотничьей до¬бычи считалось закалывание. Против нарушителей этого правила направлены были почему-то самые строгие увещания. Так, в одном церковном поучении начала XV в. «князем и боярам и детем бояр¬ским и гостем и всем людем городцкым и селскым» говорится: «Изымав зайца, и ты поколи в горло, да выточи кровь, а тетерев •или иную птицю съестную изымав, и ты зарежи живу, а котораа птица увязла в силце, да удавилася, и вы бы тое не ели; а заец потому же удавился который в слопцы, и в которое ни буди ло¬вушке умреть не заколот, и вы бы того не ели. А у собаки отняв заеца, да заколи, а будеть не жив отымешь, и вымечите собакам. А кто съест таковое удавленое, или звероядину, через нашю за-

поведь, — и написано в правилех святых отец: тот грех с душегуб¬ством равен»29. Возможно, что этот запрет преследовал гигиени¬ческие цели (забота о свежести и чистоте пищи), но во всяком случае для церковной идеологии заключительная фраза очень ти¬пична: одинаковым грехом считалось съесть удавленного зайца и убить человека.
Ланнуа пишет: «Зимою не продают на рынке Великого Нов¬города ничего живого: ни рыбы, ни мяса поросят, ни бараньего мяса, ни птицы никакой: это убито и заморожено»30. Такая про¬дажа была, очевидно, типична тогда не только для Новгорода. В Москве (уже в 70-х гг. XV в.) ее наблюдали венецианцы Бар-баро и Контарини31.
Рыболовство по своему продовольственному значению превос¬ходило охоту и уступало скотоводству) В Новгороде при раскоп¬ках найдено много рыбьих костей и чешуи, эти находки ихтиоло¬гически изучены32. На первом месте по числу найденных костей стоит судак — эта рыба теперь довольно ценная, тогда, очевидно, стоила дешево, ее было слишком много. Средневековые новгород¬ские судаки много крупнее современных. На втором месте по числу костей идет лещ, дальше по порядку следуют: щука, окунь, сом, осетр, сиг, густера, синец. Редко встречаются плотва (на нее явно не обращали внимания), голавль, язь, жерех, сырть, чехонь, еще реже уклея, карась, ерш. Средние размеры большинства видов превышают современные. В максимальных размерах существенных различий нет. Отсутствует лосось, хотя он неоднократно упоми¬нается в берестяных новгородских грамотах. Неоднократно назван там и сиг, который в костных материалах представлен. Волхов¬ский сиг славился до XX в. В новгородской берестяной грамоте № 259 (рубеж XIV—XV вв.) сказано: «...послал есьм к тобе ве-дероко осетрине»33. Осетры всегда высоко ценились.
Основным напитком по-прежнему был мед. Церковное поуче¬ние в Кормчей XIII в., устанавливая распределение мясной, рыб¬ной и растительной пищи по постным и скоромным дням, из на¬питков упоминает только один. Для- скоромных дней установлена норма: «...а меду по 3 чаши в неделю», для постных дней расчет иной: «...а меду не пий во все говение, токмо егда рыбице яси, по чаши испивай»34. Очевидно, рыбу приготовляли так, что приходи¬лось ее запивать медом.
Вообще мед был необходимой принадлежностью всякого древнерусского пира, а другие напитки обыкновенно даже не упо¬минаются, например, когда речь идет о корчмах. Псковская суд¬ная грамота устанавливает: «А княжим людем по дворам корчмы не держать ни во Пскове, ни на пригороде, ни в ведро, ни в корец, ни бочкою меду не продавати» 35. Летописец, объясняя поражение Василия II в усобице 1433 г., говорит: «...а от москвич не бысть ни-коея помощи, мнози бо от них пиани бяху, а инии с собою мед везяху что пити еще» (Воскресенская летопись)36. При помощи меда был взят в плен в 1445 г. татарский князь Бегич: «...а муромь-ские наместници к Бигичю выслаша меду много, он же напився и усну, а сии посланнии, пришедше, и поимаше его и отведоша его во град, а после утопиша его» (Ермолинская летопись)37. Летописец, враждебно описывая народное движение 1328 г. в Москве, упоми¬нает разгром погребов и пьянство: «...износяще из погребов меды господския» (Новгородская IV летопись)38.
Мед различался по сортам, его номенклатура более известна в следующую эпоху, но мы знаем, что уже в Новгороде Великом были мед на подсыту и мед на подсласту. Различие между ними примерно должно соответствовать современному различию между столовыми и десертными винами. Уставная грамота Ивана на Опоках говорит: «...а князя великого наместником дару по сукну Ипскому, а дати им 20 пуд меду на подсыту чистаго пошлины: а дворецкому сукно Ипское, а 10 пуд меду на подсласту чистого пошлины, по старине, а тиуну дару сукно Тумаское, а дати ему 5 пуд меду на подсыту чистаго по старине» 39. В конце XV в. не¬однократно упоминается мед пресный (первое упоминание его под 1463 г.)40. Это, очевидно, мед еще не подвергнутый алькогольному брожению. Мед вообще часто мерили пудами, в новгородской бе¬рестяной грамоте № 61 (XIII в.) упомянуты «10 пудов мьду»41.
Мед мог составлять основную часть феодальной повинности. Например, Владимир Ольгердович в конце XIV в. в Смоленске жалует церкви «жеребей земли». «А идет с того жеребья полко-лоды меду, а полведра, а полбобра, а полтора воска»42. Медом во¬обще производили платежи. Так, на новгородском севере в начале XV в. Семен Рознежский пишет в закладной: «А дати ми Епифа-нию, Боголюбскому старцу, кадь меду»43. В новгородской бере¬стяной грамоте № 136 (XIV в.) среди феодальных повинностей упомянут «пуд меду»44.
Если где-нибудь источники называют два напитка, то это всегда мед и пиво. Очевидно пиво по значению было на втором месте. Летопись под 1378 г. говорит о войске за рекою Пьяною: «...а "где наехаша в зажитии мед и пиво, испиваху допьяна без меры, и ездять пьяни, по истине за Пьяною пьяни» (Новгород¬ская IV летопись) 45. Ланнуа в 1413 г. ежедневно получал мед и пиво от новгородского архиепископа 46. Летописец, желая отметить аскетизм княгини Василисы, сообщает, что она, ставши монахи¬ней, «пива и меду не пиаше» (Рогожский летописец)47. Сергий Ра¬донежский, по словам его «жития», уже в юности «пива и меду ни¬когда вкушающи, ни к устом приносящи или объюхающи»48.

Добавлено (30.07.2007, 22:37)
---------------------------------------------
При изготовлении пива применялся солод, следовательно, этот напиток имел приблизительно современный характер. Уставная грамота митрополита Киприана в 1391 г. заставляет крестьян «со¬лод молоть, пиво варить»49. Солод упомянут среди феодальных повинностей в новгородских берестяных грамотах № 136 (XIV в.) и№ 1 (XV в.).
В Двинской земле в 1448 г. некий Власий Степанович заложил Чюхченемскому монастырю землю при условии своеобразных по¬минок по его отцу: «А игумену и черенцам по Степани паметь творити пивом по сили»50.
Исчерпывающий перечень тогдашних напитков дает летопи¬сец, когда он объясняет могущество Ольгерда его трезвостью: «Въ всей же братии своей Олгерд превзыде властию и саном, по¬неже пива и меду, ни вина, ни кваса не пьяше» (Новгородская IV летопись)51.
-В«ню~в XIII—XIV вв. упоминается еще реже, чем в X—XIII вв. Этот термин по-прежнему применялся только для привозного ви¬ноградного вина. О венгерском городе Варадине наша летопись говорит: «...около же его мало простых древес бе, но вся древеса винограднаа, изобилием точящь всякого овощиа и всякого вина» (Никоновская летопись)52. Вино на пиру упоминается в летописи только у князей и бояр: «Сами же князи и бояре в единой вежи пиаху вино» (Воскресенская летопись)53. Но виноградное вино считалось, как известно, необходимым в церкви для литургии. «Жи¬тие» Сергия приводит такой признак крайней бедности монастыря в первые его годы: «...овогда же недостало вина, им же обедня служити»54,
Основной путь проникновения к нам вина был северо-запад¬ный. На ганзейских кораблях в Новгород ввозилось фландрское вино, об этом сообщают немецкие документы. Например, документ 1436 г. упоминает «одну бочку красного вина и другую белого вина»55. Южный подвоз этого товара при татарах прекратился, среди крымских товаров вино не упоминается56.
Особо надо отметить полное отсутствие сведений о напитках вроде довременной водки. Молчание это закономерно. Подобные напитки распространились на Руси лишь в XVI в., что засвидетель¬ствовано письменными источниками.
(Русская посуда в XIII—XV вв. мало изменилась по сравнению с посудой X—XIII вв. В большинстве своем она по-прежнему со¬стояла из глиняных горшков. Развитие типов посуды прослежено на материалах новгородских раскопок57. В XIII—XIV вв. формы стали разнообразнее, появились сосуды с очень низкими и очень высокими плечиками. Горлышки стали вообще выше. По-прежнему был характерен резко отогнутый венчик, но очертания его стали сложнее (с обратным отгибом, с желобком, с острым ребром и т. д.). По-прежнему преобладали линейный и волнистый орнаменты, но в XV в. они покрывают обычно лишь верхнюю часть сосуда. На¬ряду с горшками во всех слоях (но сравнительно редко) встреча¬ются кувшины, блюдца, миски.
Древнерусская деревянная посуда стала в изобилии известной
по новгородским раскопкам. Иногда она художественно украшена.
Во всех слоях она изготовлена уже на токарном станке, как гли¬
няная— на гончарном кругу. Теперь понятно, почему среди гли¬
няной посуды так много горшков. Остальное делали обычно из
дерева. В частности, столовая посуда на Руси была деревянная.
Много деревянных кубков, блюд, мисок, чаш и т. д.
Сосуды несимметричные делали без токарного станка. Часто
встречаются деревянные ковши традиционной русской ладьевид¬
ной формы. Обычны деревянные ложки.
Третьим^дешевым материалом для посуды была береста Бе¬рестяные цилиндрические сосуды (туесы) встречаются постоянно.
Драгоценная посуда московских великих князей перечисляется в их завещаниях. Ковш, который позднее в Московской Руси был любимейшим ювелирным изделием, упоминается уже в XIV в. Иван II завещал «ковш великий золот гладкий»58, Дмитрий Дон¬ской— «два ковша золота по две гривенки»59, Василий I — «ковш золот с лалом да с женчюги», «ковш золот княж Семеновский»60. Кубок, известный у нас вообще с XII в. и преимущественно в ка¬честве металлического сосуда, в эту эпоху упомянут только раз, привозной и стеклянный. Василий I завещал «кубок хрусталнои, што ми король прислал»61. Чара тоже известна с XII в. Иван Ка-лита завещал «две чары золоты»62. Чаша известна с X в. Иван Калита завещал также «две чаши золоты с женчюги» и «две чаш¬ки круглый золоты»63. Слово «стакан» в форме «достокан» уже в XIV в. было известно. Иван II завещал «дастокан царьгород-ский золотом кован»64. Тогда же упоминается бадья. Этот термин применялся, конечно, в основном к деревянной посуде, но были, как и теперь, бадьи из серебра. В духовной Ивана II названа
«бадья серебрена с наливкою серебреною»65. Наконец, блюдо (тер¬мин известен у нас с XII в.) много раз названо в завещании Ивана Калиты: «блюдце золото с женчюгом с каменьем... Три блюда серьбрьна... блюдо серебрьно езднинское, два блюдци меншии... блюдо серебрьно, а два малая... блюдо великое серебрьное о че¬тыре колця»66. Таким образом, основная современная номенкла¬тура посуды восходит к древнерусскому времени.
Новгородские владыки и посадники тоже имели подобную драгоценную утварь. Впоследствии она в составе новгородской добычи попала в Москву и известна нам по упоминаниям в кня¬жеском завещании начала XVI в. Художественные украшения одного из этих сосудов подробно описаны: «...ковш большой, а ве¬нец писан золочон, имя Еуфимья владыки новгородцково, а в венце четыре круги, а в них писаны царства, а на полке образина золо-чона, а вокруг ее венец напроем золочон, а внутри кружок золо¬чон, а в нем три рыбки, а весу в нем шестьнадцать гривенек без трех золотников». Ниже перечислены еще 9 ковшей, 4 мисы и 2 блюда с именем того же Евфимия. В том же документе упоми¬нается и посуда посадников: «...миса а у нее по краем в трех местах имя Ивана Офоносово», «два блюда, а на краех у них у одного писано имя великого князя Ивана, а у другово писано имя посад¬ника Луки Федоровича» 67.
Известная по этим упоминаниям серебряная и золотая посуда князей и бояр до нас не дошла: подобные вещи вообще в боль¬шинстве своем недолговечны и часто подвергаются переливке. Даже в Оружейной палате древнейшая посуда относится ко вре¬мени Ивана III, если не считать двух серебряных ковшей с моно¬граммами «Ефим» и «Иона», возможно, принадлежавших новго¬родским архиепископам XV в. Евфимию и Ионе68. В Загорском музее хранится серебряный ковш из ризницы Троице-Сергиева мо¬настыря с надписью «а се ковш посадника новгороцкого Григорья Кюриловича»69. Григорий Кириллович упоминается в летописях в качестве посадника в 1428—1437 гг. Ковш имеет плавные ладье¬видные очертания, характерные для этой посуды и впоследствии; выработаны они в дереве. Этот серебряный новгородский ковш похож на новгородские деревянные ковши, постоянно встречаемые при раскопках.

Добавлено (30.07.2007, 22:38)
---------------------------------------------
1 О продуктах земледельческого и промыслового хозяйства см также в главе А Д Горского «Сельское хозяйство и про мыслы»
2 См А В Кирьянов Историч земледелия Новгородской земли X—XV вв (По археологическим материалам) МИА,^ №^ 65 М, 1959
3 Житие Сергия ПДПИ, вып 58. СПб , 1885, стр 79
4 См. А. В. А р ц и х о в с к и и. Древнерусские миниатюры как исторический источник. Изд-во МГУ, 1944, стр. 89—90 и рис. 28.
5 ГВНиП, стр. 146.
6 ДАЙ. т. I СПб., 1846, стр. 5.
7 ПСРЛ, т. V, стр. 24.
8 А. В. А р ц и х о в с к и и. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1958—1961 гг.). М., Изд-во АН СССР, 1963, стр. 58—59.
9 ГВНиП. стр. 39.
10 В. Л. Комаров. Происхождение культурных растений. Изд. 2-е, доп., М.—Л., Сельхозгиз, 1938, стр. 205.
11 См. А. В. Кирьянов. Ук. соч., стр. 341.
12 См. там же, стр. 338.
13 А. В. Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские грамо¬ты на бересте (из раскопок 1956—1957 гг.). М„ Изд-во АН СССР, 1963, стр. 42.
14 ДАЙ, т. I, стр. 5.
15 См. С. А. Тараканов а-Б е л к и н а. Боярское и монастырское земле¬владение в Новгородских пятинах в домосковское время. М., изд. ГИМ, 1939, стр. 56.
16 См. А. В. К и р ь я н о в. Ук. соч., стр. 358—360.
17 См. там же, стр. 361.
18 См. А. В. Арциховский. Археологическое изучение Новгорода. МИА, № 55. М , 1956, стр. 27.
19 G. de L а п п о у. Voyages et amba^ssades. Mons, MDCCCXL [1840], p. 20.
20 H. П. Л и х а ч е в. Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом1 князе Борисе Александровиче. ПДПИ, вып. 168. СПб., 1908, стр. 3.
21 ДАЙ, т. I, стр. 4.
22 А. В. Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956—1957 гг.), стр. 42.
23 ДАЙ, т. I, стр. 348.
24 ГВНиП, стр. 39.
25 См. В. И. Ц а л к и н. Материалы для истории скотоводства и охоты в древней Руси. МИА, № 51. М., 1956, стр. 175, 177.
26 ГВНиП, стр. 39.
27 См. В. И. Цалкин. Ук. соч., стр. 175, 177.
28 РИБ? т. VI, ч. 1, стр. 140
29 РИБ, т. VI, стр. 140.
30 G de Lannoy. Op. cit, p. 21.
31 БИПР, т. I. СПб.. 1836, стр. 58
32 См. Е К. Сычевская. Рыбы древнего Новгорода. СА, 1965, № 1.
33 А. В. Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские гра¬моты на бересте (из раскопок 1956—1957 гг.), сгр. 85. f РИБ, т. VI, ч. 1, стр. 122. 55 Псковская судная грамота. М., Учпедгиз, 1952, стр. 115.
36 ПСРЛ, т. VIII, стр. 97. '7 ПСРЛ, т. XXIII, стр. 152.
38 ПСРЛ, т. IV, стр. 85.
39 ДАЙ, т I, стр. 5.
40 См. А А Шахматов. Грамота псковского князя Ивана Александро¬вича. ИОРЯС, т. XVII, кн. 3. СПб, 1912
41 А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1952 г ). М., Изд-во АН СССР, 1954, стр. 63.
42 РИБ, т. II, стр. 6.
43 АЮБ, т. П. СПб., 1864, стр. 5.
44 А. В. Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские гра¬моты на бересте (из раскопок 1953—1954 гг.). М, Изд-во АН СССР, 1958„ стр. 76.
45 ПСРЛ, т. IV, стр. 73.
46 G. de L a n n о у. Op. cit., p. 20.
47 ПСРЛ, изд. 2-е, т. XV, стб. 133.
48 Житие Сергия ... ПДПИ, вып. 58, стр. 36.
49 ААЭ, т. I. СПб.. 1836, стр. 7.
50 ГВНиП, стр. 200.
51 ПСРЛ, т. IV, стр. 72.
52 ПСРЛ, т. X, стр. 135.
53 ПСРЛ, т. VII, стр. 196.
54 Житие Сергия ... ПДПИ, вып. 58, стр. 84.
55 А. И. Никитский. История экономического быта Великого Новгоро¬да. М., 1893. стр. 163 (примечание 3).
56 См. В. Е. Сыроечковский. Гости-сурожане. М.—Л., Соцэкгиз, 1935.
57 См. Г. П. Смирнова. Опыт классификации керамики древнего Новго¬рода. (По материалам раскопок 1951—1954 гг.). МИА, № 55.
58 ДДГ, стр. 16.
59 Там же, стр. 36.
60 Там же, стр. 57, 59.
61 Там же, стр. 59.
62 Там же, стр. 8.
63 Там же, стр. 7.
64 Там же, стр. 16.
20 Очерки русской культуры.., ч. 1
65 ДДГ, стр. 16.
66 Там же, стр. 7—8.
67 Там же, стр. 411—414.
68 См. М. М. Постникова-Лосева. Русские серебряные и золотые ковши. М., Госкультпросветиздат, 1953, стр. 11. (ТГИМ. Памятники культуры, вып. X).
69 А. С. Орлов. Библиография русских надписей XI—XV вв. М.—Л, Изд-во АН СССР, 1952, стр. 130.